Шумный суетливый день подходил к концу. А ведь еще утром, на истории магии, казалось, что он будет длиться чуть больше, чем вечность. Но время обманчиво: стоит только подумать о конкретной скорости его протекания, как оно тут же сделает все с точностью до наоборот. Сегодня же минуты ползли по вязкой жиже, не успевая набрать скорость, а секундная стрелка плавно перемещалась по циферблату раз в час, если не дольше.
Если учесть, что Соррел ко всему прочему еще и не выспался, можно было понять, как он себя чувствовал к концу дня. Больше всего на свете ему хотелось завернуться в одеяло и сладко задремать в обнимку с подушкой. Однако список дел гневно искрился на пергаменте, взывая к совести. Ну да, он же обещал себе, что займется эссе по зельеварению. Но Мерлин, как же не хотелось-то!
Он потягивал тыквенный сок в Большом Зале, когда вдруг что-то щелкнуло у него в голове. Такое бывало и раньше – в аккурат перед какой-нибудь проблемой, сваливающейся на его бедовую голову. Нет, он не лез в приключения – обычно они сами его искали, и не без успеха.
Клиффорд почесал затылок и настороженно огляделся. Все было как обычно – гриффиндорцы радостно шумели, бурно жестикулируя, слизеринцы шептались о чем-то своем, гордом и чистокровном, большая часть рэйвенкловцев сидели с умным видом или важно о чем-то вещали. Источника проблем нигде не было видно.
«Лучше бы найти его побыстрее, – подумал Соррел, допивая сок. – Быстрее получится – быстрее справлюсь, незачем тянуть».
Он потянулся, хрустнул шеей и поднялся со своего места. Ноги несли его во двор, под хмурое небо, затянутое тучами.
В кармане лежала пачка сигарет. Оглядевшись в поисках преподавателей, он украдкой закурил. От первой же затяжки сладко закружилась голова – в последний раз он курил вчера перед уроками, высунувшись в окно, чтобы запах не обнаружили. Сразу стало легче; откуда-то появилась уверенность, что ничего плохого с ним не случится.
В гостиную он возвращался уже в хорошем настроении. Зевота, правда, так и не прекратилась, а посетить кровать с каждой минутой хотелось все больше, но Соррел решил взять себя в руки и все-таки заняться эссе.
В святая святых Хаффлпаффа было тихо: многие болтались по замку и двору в надежде развеяться. Что же, тем лучше было для Клиффорда: никто не помешает совершать этот рабский труд. Проблема была в том, что больше всего на свете он не любил канцелярщину. А профессора, словно ему на зло, обкладывали учеников с головы до ног письменными работами, и к концу недели Соррел чувствовал себя оборотнем в полнолуние – страшно хотелось завыть от тоски и прокусить кому-то конкретному верхнюю или нижнюю конечность – так, для острастки.
Настроение испортилось снова. Клиффорд буркнул себе под нос что-то о садистах-преподавателях и вытянул из сумки девственно белый пергамент, перо, чернильницу и учебник. Пора было приниматься за работу; жаль, что этот момент нельзя было протянуть до завтра.
Соррел тяжело вздохнул и открыл учебник на нужной странице. Начал читать, параллельно думая о чем-то своем, и, как и всегда в таких случаях, даже не понял, что было там написано. Ругнулся, постарался сосредоточиться, но мысли все равно витали где-то далеко за пределами стратосферы. Видимо, сегодня звезды были против бумажной работы, как сказал бы какой-нибудь шибко умный астролог.
Что-то громыхнуло где-то слева, и Клиффорд поспешил перевести взгляд с пляшущих букв на источник шума. Как выяснилось, упала сумка; пол был усыпан предметами разных назначений, а сидящая в кресле Клементина готова была разрыдаться.
Любопытство высунуло свой нос, взламывая замки на оковах. Соррел тысячу раз говорил себе: «Не лезь не в свое дело», но каждый раз не мог сдержаться. Впрочем, за подобное слабоволие он себя не корил – по большей части это самое любопытство становилось поводом для оказания помощи, что он считал своей величайшей обязанностью.
– Тина? – тихо позвал он. – Что случилось?
Выглядела она неважнецки. Весь ее вид кричал о трагедии, скорби и величайшей ошибке всех времен и народов. Что же такого ужасного произошло, если она так страдает?
Впрочем, гадать не следовало. Если надо – Гойл-младшая сама все расскажет, а если нет – то что ж, не его дело. И все-таки он надеялся, что Клемми все-таки решит принять его помощь.
Проверено.Clementine Goyle.

Невнятные бормотания невозможно было понять при всем желании. Тина хлюпала носом, вытирала слезы рукавом мантии, и голос у нее дрожал, срываясь. У Соррела, наверное, был весьма глупый вид: он рад бы помочь, да только вот не знал суть проблемы.
Наконец Клементина сама сообразила, что рыдания мешают говорить и, собравшись с духом, озвучила суть проблемы.
И что-то щелкнуло в голове. В детстве Клиффорд зачитывался детективами и мечтал стать сыщиком: внушительным таким, гениальным, как Шерлок Холмс. Он грезил о том, как легко и просто будет раскрывать преступления, принимая недоверчивое удивление пострадавших как комплимент. Он подбивал на игру своих друзей-магглов, но те не разделяли его восторг, а потому развлекались войнушками: стенка на стенку, с игрушечными ружьями и пистолетами. Соррел не расстраивался – был уверен, что в конечном счете мечта его исполнится.
И вот наступил этот прекрасный день. Пропавшие сахарные перья – чем не преступление? И разобраться в нем сможет только великий детектив Клиффорд, у которого на счету не одна сотня раскрытых тайн. Правда, тайны эти были исключительно в его голове, но об этом людям знать не обязательно.
– Дело серьезное, – задумчиво произнес он, – но я могу его решить. Детектив Клиффорд к твоим услугам и совершенно бесплатно.
Клементина смотрела непонимающе. Ну еще бы, откуда возьмется Артур Конан Дойл в библиотеке чистокровной семьи?
– У магглов есть книжки, – поспешил он пояснить, – детективы называются. Там совершается какое-нибудь преступление – начиная с пропавшего золотого колье, заканчивая трупом в коридоре. И есть люди особого склада ума – сыщики,  которые раскрывают эти дела. Методом дедукции они находят преступника и восстанавливают справедливость. И все рады и счастливы. Ну, кроме трупов, конечно.
Он на мгновение замолк, сделал умное лицо.
– Так вот. Этот случай как раз подходит под разряд преступления. Перья же не могли пропасть сами по себе? Нет, конечно. Значит, их кто-то украл. Но вот кто? На этот вопрос мы и будем искать ответ. Я буду Шерлоком Холмсом – это, пожалуй, самый знаменитый детектив, – а ты – доктором Ватсоном, его помощником. Перья к тебе вернутся – если их еще не съели, но, я думаю, до этого не дойдет, потому что мы в два счета раскроем это преступление.
Глаза у него горели счастьем. Мечта детства, такая прекрасная, воплощалась в жизнь. Соррел воодушевился и даже не пытался перестать счастливо улыбаться – хотя сыщики редко бывают несерьезными, когда работают. Но он решил быть исключением – он ведь только начинает, и умение делать морду кирпичом еще придет, можно не сомневаться.
Он присел  на корточки, помогая Тине собрать содержимое сумки. Заодно и присматривался – бывает же и так, что внимание несколько ослабевает, заставляя не замечать очевидное. Так было, когда он ходил в начальную школу, не зная о том, что ему предстоит стать настоящим волшебником. Родители подарили ему тогда мобильный телефон, и он часто искал его под кроватью, подсвечивая темноту его же экраном. Так что все могло и оказаться, что перья прятались среди вороха вещей из выпотрошенной сумки.
Сладостей не было – как и ожидалось. Значит, за работу берется детектив Клиффорд, он же местный Шерлок Холмс.
– Где ты в последний раз видела перья? – он поспешно достал обрывок пергамента и маггловскую ручку из своей сумки. Привычка носить эти две вещи с собой, что бы не случилось, пошла еще с малолетства, когда он любил рисовать каляки-маляки на бумажке, а потом с гордостью презентовал их отцу. За пару лет картинок набралось столько, что они не помещались в верхний ящик тумбочки, в которую умиляющийся Малькольм запихивал все художества сына. Когда же Соррел стал постарше, «творчество» заменило отцу фотографии, и всем гостям он показывал это чудовищное искусство, заставляя ребенка краснеть, бледнеть и проклинать свое счастливое детство.
С тех пор он не рисовал, зато заимел привычку записывать на клочке пергамента цитаты или собственные мысли, казавшиеся ему интересными. Правда, найти потом он их не мог – забывал в Большом Зале, на столе после урока или же совершенно механически, задумавшись о чем-то своем, выкидывал записи в мусорную корзину. Несмотря на трагичность смерти бумажек, он не изменял своей привычке, и сейчас был за это благодарен собственным рефлексам.
Проверено.Clementine Goyle.